В середине ноября в Лаш устроился странный молодой человек. Первый раз он заходил к нам еще в октябре, спрашивал, есть ли вакансии. На тот момент ему отказали – был полный штат сотрудников. Я, честно говоря, мечтала, чтобы для разнообразия сюда пришел мальчик, с которым можно было бы весело болтать о компьютерных играх, обсуждать книги и музыку, что не представлялось возможным с моими нынешними коллегами. Мечты сбываются, по всей видимости. Новенького звали Потёмкин Артём, и, повторюсь, он был действительно очень странным.
читать дальше
Несмотря на то, что в конце месяца ему исполнялось девятнадцать, внешне он напоминал четырнадцатилетнего школьника. Его можно было назвать милым, симпатичным и даже немного слащавым, однако, детские черты лица мешали воспринимать его привлекательность, как представителя противоположного пола. Артём носил очки, сильно картавил, двигался чуть резковато и неуверенно, но при этом постоянно сохранял вид напыщенно серьезный, а во взгляде его читалась некоторая надменность.
Ольга попросила меня ввести молодого бойца в курс дела и провести экскурсию по нашему мыльному столу. Я, всегда питая нежную любовь к профессии учителя, со всей ответственностью принялась рассказывать о мыле, его составе и свойствах, истории создания и наилучших способах продажи, стараясь сделать свой рассказ максимально объемным и интересным, но при этом легким, ненавязчивым для первого раза и запоминающимся. Артём, казалось, совсем меня не слушал, смотрел постоянно куда-то в сторону, а все его редкие высказывания сводились к одному общему смыслу : «Все это элементарно, скучно и будет понятно даже ребенку, не имею ни малейшего представления, зачем ты мне об этом рассказываешь, но так и быть послушаю». Меня это ужасно смущало, я постоянно сбивалась с мысли, тупила, и в итоге, свела свое повествование к скомканным простым описаниям.
Вечером того же дня, Потёмкин нашел меня в контакте, добавил в друзья и спросил, как скоро ему выдадут форму. Я очень удивилась. Как он нашел меня? Почему именно я, а не, скажем, управляющая, которая была с ним так любезна, что сахар на зубах скрипел. Артём никого не спрашивал о моей фамилии, а подсмотреть ее можно было только в подсобке, на маленьком листочке с графиком, который теряется в обилии объявлений, напоминаний, свода правил, разноцветных открыток и дружеских посланий от сотрудников. Да и в подсобку он зашел только два раза, буквально на минуту за всю свою трехчасовую стажировку.
Я ответила на его вопросы, мы немного поболтали на банальные темы, о предыдущих местах работы и учебы, увлечениях, причинах устройства в Лаш, после чего разговор скатился в тему творчества и мой новый знакомый поведал о книге, над которой старательно работает. Тут-то я и подумала, ну все, тушите свет, хвала владыке нашему, Шеогорату, и ахаха, улыбаемся, делаем вид, что все хорошо и стараемся никогда больше не взаимодействовать с этим психом на работе. Далее обойдусь цитатами:
«Про новеллу достаточно сложно рассказать, потому, как всю ее я не продумал, есть пустые места, но если начать с персон, то нить Ариадны спускается к героине по имени Гертруда Майерлинг. Вожак Светлого Искусства, начинающий литературовед в небольшом городе, коллега Германа (о нем позже). Спокойна, сдержанна, педантична, холодна эмоционально и чувственно, тщеславна, из-за чего часто совершает ошибки. Принадлежит к известной ирландской семье Майерлинг, владеющей крупнейшим книжным издательством в стране. Ее мышление позволяет ей глубоко сопереживать эмоциям других людей, понимать их психологическое состояние, желания, убеждения и переживания, вместе со всеми тонкостями сюжета, которые обрамляют его. Однако, ее нездоровое любопытство в мельчайших деталях чаще всего переходит в еще более нездоровую одержимость, она теряет осознание отраженности их чувств, идентифицируя персону с собой, чем подвигает свое собственное шаткое психологическое здоровье к печальному финалу. Ее любимцами с детства остаются музыкант Орфей и герой поэмы Роланд ( Childe Roland to the Dark Tower Came )».
«Это не фэнтези и не фантастика, магический реализм, скорее. Я не вполне уверен в целостности сюжета, обычно я что-либо додумываю, находясь в весьма неадекватном состоянии. У меня были рассказы, только они ничего не стоили и я их выбрасывал. А эта, я назову ее «Храбрость Отчаянья», слишком мне дорога. Возможно, ее написание – смысл моей жизни. Я не чувствую, что достаточно готов, что моих знаний и ума хватит довести все до конца. Скажем так, у меня есть проработанное начало (в голове я четко все вижу, прорабатываю детали и не записываю, иначе забуду), есть своеобразное вступление. Есть то, что ближе к концу и сам конец. Авторов много, плохих авторов, которые думают, что их мысли кому-то нужны, еще больше. История Гертруды не для публикации, она для меня, для моего спокойствия».
«Великий Северный Олень – это есть само познание изначального отпечатка животного-предка, Тени в каждом человеке. Я не уверен, есть ли судьба или предназначение. Человек говорит о своей судьбе и в этот же день умирает. Иронично. У меня есть такая, не то, чтобы безумная идея, суть которой в следующем: в литературе все сюжеты архетипы, все герои – архетипы, все мыслимые вариации сюжета – так же. Так вот, сама эта жизнь, если вдуматься, вполне архетипична, а часто размышляя, не удивляешься тому, что ждет в тот или иной период».
Я, честно говоря, порой с трудом улавливала смысл нашего разговора, долго сочиняла ответы, которые были бы длиннее и информативнее пары слов в стиле: «ммм, ясно, понятно», но потом поняла, что он ведет диалог скорее сам с собой, мое мнение ему не так уж важно, и, перестав париться, отвечала первыми пришедшими в голову фразами. Маразм крепчал, Артём поведал мне, что он сам является Вожаком Темного Искусства, Германом Галлером. И что история эта – фактически история его жизни. И что он человек лишь физиологически, а на самом деле вовсе нет. Было очень забавно читать эти перлы, самые интересные я рассылала девчонкам, они хихикали, умилялись и требовали продолжения. Однако, каким-то совершенно непостижимым образом наши переписки увлекали меня все больше и больше, словно среди всей этой серости и унылого однообразного быта, я нашла нечто яркое, интересное, необычное… сказочное.
Потёмкин здорово рассеивал информационный вакуум, в котором я находилась последние полгода. Если не брать в расчет всю ту шизофрению, связанную с его новеллой, то беседы наши сводились к музыке, играм, фильмам и книгам, словом ко всему, что мне так не терпелось обсудить. Это ни к чему не обязывало и здорово развлекало. Мы начали общаться каждый вечер, Артём писал так часто и многосложно, будто это было его священным долгом. Я на тот момент не заметила в этом ничего странного, подозрительного или опасного.
На работе же все было иначе. Он был стеснительным неловким мальчишкой, предпринимающим жалкие и отчаянные попытки со мной заговорить. Делал он это таким тихим и преисполненным печали и скорби голосом, словно был передо мной в чем-то виноват. Меня же до ужаса смущало его детское наивное лицо, настолько, что я почти не могла на него смотреть, бесило, что он бродил за мной по магазину словно хвостик и не сводил глаз. Я молилась о том, чтобы это недоразумение в меня не влюбилось и не начало творить глупости. Кроме того, Ольга высказала мнение, что мы с ним похожи, словно братик и сестричка, что сразу же поддержали девочки, и что ужасно задело меня, поэтому я отстранялась, становилась холодной и безразличной, отвечала на его вопросы нехотя и односложно. Но вечером он писал и мы снова разговаривали до глубокой ночи о всякой интересной ерунде.
Через пару недель Потёмкин обжился, перестал стесняться и стал вести себя довольно раскованно. Изменилось и его отношение ко мне. Артём стал позволять себе колкие замечания о моем характере и поведении: безответственный ребенок, неуверенная в себе, наивная, не может отстоять свое мнение, слишком зависима от бабушки. И о внешности: не мешало бы похудеть, слишком большой живот, конечно, грудь на размер побольше его бы скрыла, но мы имеем то, что имеем; черный волос на подбородке. Притом, все это он высказывал прилюдно, прямо на работе. Я отшучивалась, делала вид, что мне все равно или грубо отвечала ему, на что Артём лишь снисходительно улыбался. И мне стоило послать его, свести все общение к рабочим моментам, а в интернете и вовсе перестать отвечать, но я была слишком подавлена, все еще отходила от стресса, доставленного мне весенними событиями, все еще временами с ума сходила от ОКР. И кроме всего прочего действительно узнавала себя в описаниях Потёмкина.
Потом он резко перешел в другую крайность и начал меня расхваливать. Ах, какая я, мол, замечательная, творческая, красивая, не такая как все. А все, что он ранее говорил, так это наоборот, из наилучших побуждений и направлено на то, чтобы помочь мне. Все его поведение стало таким снисходительно-покровительственным. И это было... так наиграно, что ли, словно он вел какую-то игру и действовал четко по сценарию. Но мысль эта казалась совсем уж бредовой, поэтому я старательно отгоняла ее от себя. Переписки все чаще стали переходить в ожесточенные споры, так как мнения наши различались во всем, но даже спорить было отчасти весело и интересное, потому что редко когда выпадает возможность поспорить с достойно себя ведущим оппонентом.
читать дальше
Несмотря на то, что в конце месяца ему исполнялось девятнадцать, внешне он напоминал четырнадцатилетнего школьника. Его можно было назвать милым, симпатичным и даже немного слащавым, однако, детские черты лица мешали воспринимать его привлекательность, как представителя противоположного пола. Артём носил очки, сильно картавил, двигался чуть резковато и неуверенно, но при этом постоянно сохранял вид напыщенно серьезный, а во взгляде его читалась некоторая надменность.
Ольга попросила меня ввести молодого бойца в курс дела и провести экскурсию по нашему мыльному столу. Я, всегда питая нежную любовь к профессии учителя, со всей ответственностью принялась рассказывать о мыле, его составе и свойствах, истории создания и наилучших способах продажи, стараясь сделать свой рассказ максимально объемным и интересным, но при этом легким, ненавязчивым для первого раза и запоминающимся. Артём, казалось, совсем меня не слушал, смотрел постоянно куда-то в сторону, а все его редкие высказывания сводились к одному общему смыслу : «Все это элементарно, скучно и будет понятно даже ребенку, не имею ни малейшего представления, зачем ты мне об этом рассказываешь, но так и быть послушаю». Меня это ужасно смущало, я постоянно сбивалась с мысли, тупила, и в итоге, свела свое повествование к скомканным простым описаниям.
Вечером того же дня, Потёмкин нашел меня в контакте, добавил в друзья и спросил, как скоро ему выдадут форму. Я очень удивилась. Как он нашел меня? Почему именно я, а не, скажем, управляющая, которая была с ним так любезна, что сахар на зубах скрипел. Артём никого не спрашивал о моей фамилии, а подсмотреть ее можно было только в подсобке, на маленьком листочке с графиком, который теряется в обилии объявлений, напоминаний, свода правил, разноцветных открыток и дружеских посланий от сотрудников. Да и в подсобку он зашел только два раза, буквально на минуту за всю свою трехчасовую стажировку.
Я ответила на его вопросы, мы немного поболтали на банальные темы, о предыдущих местах работы и учебы, увлечениях, причинах устройства в Лаш, после чего разговор скатился в тему творчества и мой новый знакомый поведал о книге, над которой старательно работает. Тут-то я и подумала, ну все, тушите свет, хвала владыке нашему, Шеогорату, и ахаха, улыбаемся, делаем вид, что все хорошо и стараемся никогда больше не взаимодействовать с этим психом на работе. Далее обойдусь цитатами:
«Про новеллу достаточно сложно рассказать, потому, как всю ее я не продумал, есть пустые места, но если начать с персон, то нить Ариадны спускается к героине по имени Гертруда Майерлинг. Вожак Светлого Искусства, начинающий литературовед в небольшом городе, коллега Германа (о нем позже). Спокойна, сдержанна, педантична, холодна эмоционально и чувственно, тщеславна, из-за чего часто совершает ошибки. Принадлежит к известной ирландской семье Майерлинг, владеющей крупнейшим книжным издательством в стране. Ее мышление позволяет ей глубоко сопереживать эмоциям других людей, понимать их психологическое состояние, желания, убеждения и переживания, вместе со всеми тонкостями сюжета, которые обрамляют его. Однако, ее нездоровое любопытство в мельчайших деталях чаще всего переходит в еще более нездоровую одержимость, она теряет осознание отраженности их чувств, идентифицируя персону с собой, чем подвигает свое собственное шаткое психологическое здоровье к печальному финалу. Ее любимцами с детства остаются музыкант Орфей и герой поэмы Роланд ( Childe Roland to the Dark Tower Came )».
«Это не фэнтези и не фантастика, магический реализм, скорее. Я не вполне уверен в целостности сюжета, обычно я что-либо додумываю, находясь в весьма неадекватном состоянии. У меня были рассказы, только они ничего не стоили и я их выбрасывал. А эта, я назову ее «Храбрость Отчаянья», слишком мне дорога. Возможно, ее написание – смысл моей жизни. Я не чувствую, что достаточно готов, что моих знаний и ума хватит довести все до конца. Скажем так, у меня есть проработанное начало (в голове я четко все вижу, прорабатываю детали и не записываю, иначе забуду), есть своеобразное вступление. Есть то, что ближе к концу и сам конец. Авторов много, плохих авторов, которые думают, что их мысли кому-то нужны, еще больше. История Гертруды не для публикации, она для меня, для моего спокойствия».
«Великий Северный Олень – это есть само познание изначального отпечатка животного-предка, Тени в каждом человеке. Я не уверен, есть ли судьба или предназначение. Человек говорит о своей судьбе и в этот же день умирает. Иронично. У меня есть такая, не то, чтобы безумная идея, суть которой в следующем: в литературе все сюжеты архетипы, все герои – архетипы, все мыслимые вариации сюжета – так же. Так вот, сама эта жизнь, если вдуматься, вполне архетипична, а часто размышляя, не удивляешься тому, что ждет в тот или иной период».
Я, честно говоря, порой с трудом улавливала смысл нашего разговора, долго сочиняла ответы, которые были бы длиннее и информативнее пары слов в стиле: «ммм, ясно, понятно», но потом поняла, что он ведет диалог скорее сам с собой, мое мнение ему не так уж важно, и, перестав париться, отвечала первыми пришедшими в голову фразами. Маразм крепчал, Артём поведал мне, что он сам является Вожаком Темного Искусства, Германом Галлером. И что история эта – фактически история его жизни. И что он человек лишь физиологически, а на самом деле вовсе нет. Было очень забавно читать эти перлы, самые интересные я рассылала девчонкам, они хихикали, умилялись и требовали продолжения. Однако, каким-то совершенно непостижимым образом наши переписки увлекали меня все больше и больше, словно среди всей этой серости и унылого однообразного быта, я нашла нечто яркое, интересное, необычное… сказочное.
Потёмкин здорово рассеивал информационный вакуум, в котором я находилась последние полгода. Если не брать в расчет всю ту шизофрению, связанную с его новеллой, то беседы наши сводились к музыке, играм, фильмам и книгам, словом ко всему, что мне так не терпелось обсудить. Это ни к чему не обязывало и здорово развлекало. Мы начали общаться каждый вечер, Артём писал так часто и многосложно, будто это было его священным долгом. Я на тот момент не заметила в этом ничего странного, подозрительного или опасного.
На работе же все было иначе. Он был стеснительным неловким мальчишкой, предпринимающим жалкие и отчаянные попытки со мной заговорить. Делал он это таким тихим и преисполненным печали и скорби голосом, словно был передо мной в чем-то виноват. Меня же до ужаса смущало его детское наивное лицо, настолько, что я почти не могла на него смотреть, бесило, что он бродил за мной по магазину словно хвостик и не сводил глаз. Я молилась о том, чтобы это недоразумение в меня не влюбилось и не начало творить глупости. Кроме того, Ольга высказала мнение, что мы с ним похожи, словно братик и сестричка, что сразу же поддержали девочки, и что ужасно задело меня, поэтому я отстранялась, становилась холодной и безразличной, отвечала на его вопросы нехотя и односложно. Но вечером он писал и мы снова разговаривали до глубокой ночи о всякой интересной ерунде.
Через пару недель Потёмкин обжился, перестал стесняться и стал вести себя довольно раскованно. Изменилось и его отношение ко мне. Артём стал позволять себе колкие замечания о моем характере и поведении: безответственный ребенок, неуверенная в себе, наивная, не может отстоять свое мнение, слишком зависима от бабушки. И о внешности: не мешало бы похудеть, слишком большой живот, конечно, грудь на размер побольше его бы скрыла, но мы имеем то, что имеем; черный волос на подбородке. Притом, все это он высказывал прилюдно, прямо на работе. Я отшучивалась, делала вид, что мне все равно или грубо отвечала ему, на что Артём лишь снисходительно улыбался. И мне стоило послать его, свести все общение к рабочим моментам, а в интернете и вовсе перестать отвечать, но я была слишком подавлена, все еще отходила от стресса, доставленного мне весенними событиями, все еще временами с ума сходила от ОКР. И кроме всего прочего действительно узнавала себя в описаниях Потёмкина.
Потом он резко перешел в другую крайность и начал меня расхваливать. Ах, какая я, мол, замечательная, творческая, красивая, не такая как все. А все, что он ранее говорил, так это наоборот, из наилучших побуждений и направлено на то, чтобы помочь мне. Все его поведение стало таким снисходительно-покровительственным. И это было... так наиграно, что ли, словно он вел какую-то игру и действовал четко по сценарию. Но мысль эта казалась совсем уж бредовой, поэтому я старательно отгоняла ее от себя. Переписки все чаще стали переходить в ожесточенные споры, так как мнения наши различались во всем, но даже спорить было отчасти весело и интересное, потому что редко когда выпадает возможность поспорить с достойно себя ведущим оппонентом.
-
-
22.06.2015 в 12:48